Марджори - Страница 91

— Он ни к чему не принуждал Самсона. Дядя сам хотел быть тореадором. Это почетная и забавная роль.

— Это то, что тебе известно. Ему платят за это сто долларов.

— Кто тебе сказал такое? — удивилась Марджори.

— Это так. Вначале, когда его попросили выступать, он сказал «нет», и в конце концов Грич пообещал ему сто долларов, после чего он согласился. Старый дурак, ему нужны деньги, чтобы покупать вещи для ребенка Джеффри.

— Мама, он не получает деньги. Грич никогда не стал бы платить. Дядя делает это ради смеха. Он сам мне так сказал.

— Он сказал это тебе. Но меня-то не стоит кормить такими сказками.

— Вот мое бунгало.

Марджори быстро приняла душ. Закрывая воду, она услышала, как мать напевает слова из песенки «Поцелуи дождя». Обернувшись полотенцем, она выскочила из ванной.

— Но это же песня Ноэля. Ты говорила, что не слышала ее… — прошептала Марджори.

— Я знаю, что это песня Ноэля, — смеясь, ответила мать. Она полулежала, облокотившись на кровать дочери. — Он наиграл мне ее сегодня утром. Конечно, я слышала ее раньше. Просто я не помнила слов.

— Вы стали хорошими друзьями, не так ли? — осторожно спросила Марджори.

— Не стой мокрой на сквозняке, оботрись и оденься.

Взяв свежее белье и новый костюм, Марджори вернулась в ванную комнату. Через открытую дверь она спросила:

— Как это получилось, что он исполнил для тебя песню?

— После репетиции мы с Ноэлем разговорились. Он очаровательный мужчина. Я не виню тебя за то, что ты влюбилась в него. Если бы я была на несколько лет моложе, то смогла бы соперничать с тобой. — Миссис Моргенштерн засмеялась.

Придерживая на себе полотенце, Марджори подошла к матери и взглянула ей в глаза.

— Тебе действительно нравится Ноэль Эрман?

— Он в самом деле мог бы очаровать любую индейскую девчонку из табачной лавки. Ну и, конечно, он мне тоже понравился. Ничего не могу с собой поделать.

— Но ты же не одобряешь его.

— Я этого не говорила. Давай же одевайся.

Когда Марджори вновь скрылась в душевой, мать с любопытством спросила:

— Что у него с рукой?

Марджори почувствовала, как холодок тревоги пробежал у нее с головы до пят.

— У него с рукой все в порядке.

— Он как-то странно держит левую руку…

— Нормально держит.

— Ну хорошо, он научился работать рукой, держать ее и все такое, просто чудесно, но она слегка покалечена, не так ли?

Марджори стояла в проеме двери в нижней рубашке. Глаза ее горели на фоне белоснежных белков, под вздернувшейся губой блестели зубы. С хрипотцой в голосе она сказала:

— Если ты будешь изливать на Ноэля свою неприязнь из-за случившегося с ним при рождении, не по его вине, из-за того, что он сумел преодолеть за счет своей непостижимой силы воли, предупреждаю тебя…

— Почему ты постоянно говоришь, будто я имею что-то против него?

— Потому что это так, так, так!

— Да нет же.

— Да, так!

— Послушай, я же тебе говорила, что он нравится мне, в самом деле. Ну, в чем дело? Я должна поклясться на Библии? Что ты так смотришь на меня? Неужели я такая идиотка, что не могу оценить столь достойного молодого человека?

— Наверное, ты делаешь это впервые, — сказала Марджори, глядя на мать с выражением испуганного зверька.

— Неправда, первый раз это было, когда ты показалась с Сэнди Голдстоуном. Я сказала, что он прекрасный мальчик и выгодная пара… Правда, я никогда не утверждала, что он гений. А как же тот парнишка, Билли Эйрманн… Извини, но я не могу сказать, что Ноэль является важной личностью в своем бизнесе. Было бы глупо утверждать иначе.

Ухватившись рукой за косяк двери, Марджори старалась удержать равновесие. Даже после приема двух очередных таблеток аспирина она чувствовала себя все более разбитой и вялой. Она собралась с мыслями, чтобы разрешить неясное подозрение, которое преследовало ее, разрывая на части каждую ниточку сознания.

— Итак, Ноэль — просто щеголь? Не потому ли ты отправила сегодня утром отца ко мне, чтобы он в качестве взятки предложил мне поездку на Запад? С единственной целью: удалить меня на следующий день из «Южного ветра»? И это по той причине, что ты хорошо относишься к Ноэлю?

— Да, для тебя это лучший выбор, — спокойно ответила мать. — Я знаю, что ты обо мне думаешь. Ты смотришь на меня в ожидании, что я выхвачу нож и что-нибудь сотворю с тобой. Поэтому я попросила отца передать тебе это предложение, надеясь, что ему повезет больше. Он сделал это великолепно, не правда ли? Великий дипломат. Мне хочется смеяться. Оказывается очень легко быть дипломатом. Но он годами твердил мне: «Я не дипломат». Он просил меня чутко относиться к дочери, которая влюбилась в ничтожество, умолял уважать ее готовность совершить глупость. Посмотрим, как это все будет выглядеть. Живей одевайся. — Мать подошла к двери душевой. — А помнишь, когда ты пришла с Джорджем Дробесом? Вспомни.

— Я помню. — Марджори начала надевать платье.

— Как ты возненавидела меня, когда я заметила, что твой кавалер далек от Кларка Гейбла, президента Рузвельта, Эйнштейна или Юлия Цезаря! Он выделялся только своим красным носом обыкновенного студента из Бронкса. Помнишь?

— Мне было тогда только пятнадцать…

— Это продолжалось в течение двух с половиной лет, дорогая доченька. Была ли я права или нет? Мне что, надо было выскакивать от радости на улицу, когда ты тащила домой своего Джорджа? За кого ты меня принимала бы, за дьявола, монстра или бессердечную злодейку, осмелься я вообразить на минутку, что существует Ноэль Эрман, который талантливее, намного симпатичнее и превосходит всем твоего чудесного Джорджа Дробеса?