— Я думаю, что надо подождать до торжественного входа. Ну, знаете, мамы, отца и Сета, — произнесла она застенчиво. — Но если вы хотите, то, пожалуйста, кушайте… не стесняйтесь…
— Конечно же, я подожду, какой может быть разговор, — сказал мистер Голдстоун.
— А что, тот писатель, о котором ты мне говорила, это вот этот Джеффри Куилл? — спросил Сэнди, разглядывая карточку, указывавшую место Джеффри.
— Да, он мой кузен… наш кузен.
— У тебя есть кузен, который пишет книги? — спросил мистер Голдстоун.
— Он написал «Позолоченное гетто», — сказала Марджори. — Эта книга получила прекрасные отзывы.
— Если бы мой сын начал писать книги, я бы его пристрелил, — сказал мистер Голдстоун, — избавил бы его от этого несчастья.
Свет в танцевальном зале потух, и пятно розового света выхватило из темноты одни лишь двери. Музыканты заиграли торжественную мелодию. Двери распахнулись; в них показался церемониймейстер, высокий седой мужчина во фраке, и вкатил в зал столик, на котором в медном котелке шипели оранжево-синие огоньки. Вслед за церемониймейстером вошли родители, ведя под руки несчастного, напряженного, как струна, мальчика. Все гости встали и принялись аплодировать.
— Что это горит в том медном ведерке? — поинтересовался Сэнди.
— Деньги, — ответил мистер Голдстоун.
— Это соус из бренди для грейпфрута, — сказала миссис Голдстоун. — Разве ты не был на ужине у Лоуенштайнов?
— Бренди перед ужином? — сказал мистер Голдстоун. — Вот это мысль! А может быть, еще и немного мороженого?
— Это только ради впечатления, и перестань быть таким серьезным, Лион.
Пока мальчик и его родители направлялись к возвышению, сопровождаемые лучом света, официант поместил ведерко посреди зала, заставляя пламя вздыматься и закручиваться.
Свет включили снова, пламя постепенно погасло, музыка прекратилась. Старейший раввин, седобородый человек в длинной черной робе, благословил хлеб. Официанты разлили соус из ведерка по чашам и поставили их на столы рядом с грейпфрутами.
— Отлично, — сказал мистер Голдстоун, — запьянеть после грейпфрута. Возможно, я попрошу добавки. Ты должна будешь отвезти меня домой.
Миссис Голдстоун обернулась к Марджори.
— Он не имеет в виду ничего плохого, у него просто такая манера себя вести. Дома он вообще несносен.
Марджори едва удерживалась от смеха. Она позволила себе улыбнуться.
— Я думаю, это очень забавно.
Мистер Голдстоун бросил на нее острый взгляд, его лицо напоминало в этот момент комическую маску.
— Не поощряй его, — сказала миссис Голдстоун.
Высокий церемониймейстер тронул Марджори за локоть.
— Прошу прощения, мисс. Ваша мать пересылает вам эту телеграмму. Она просит вас извиниться.
Послание было от Робинсонов. Их девочка заболела свинкой, поэтому они не смогли приехать.
— Робинсоны из Филадельфии? — сказал мистер Голдстоун. — Владелец недвижимостью? Одна дочь? Я его знаю. Прекрасный человек. Дела у него идут прекрасно. Жаль, что он не приедет.
— Привет, Марджори. — Она оглянулась. Рядом с ней стоял Джеффри Куилл, несколько более коротенький и плотный, чем на фотографии в своей книге, но в том же твидовом пиджаке и с той же трубкой в руке. В его улыбке сквозила странная смесь застенчивости и тайного превосходства. — Прошу прощения, я опоздал. Всегда забываю принимать во внимание эти ужасные нью-йоркские пробки на дорогах, когда рассчитываю время.
— Ты почти вовремя.
Она представила его, и он сел. Взяв в руки меню с портретом Сета на обложке, он пробежал глазами список блюд, напечатанный тонким курсивом.
— Королевский пампльмусс, — прочел он удивленным тоном. — Фуа де воляй Лоуенштайн, консоме Мадрильен, лянг де бёф ан сос пикант… Боги мои, Марджори, это что, кошерный банкет? Я поднимаюсь и ухожу.
— Да, кошерный, если тебе так угодно, — сказала Марджори, глядя, как на другом конце зала Самсон-Аарон разгуливает от стола к столу с бутылкой в руках и обносит всех выпивкой. Компанию ему составляла тетя Двоша, помешанная на вегетарианстве женщина в странном зеленом вечернем платье, украшенном желтыми птичьими перьями.
— Не переживайте, мистер Куилл, — вежливо сказала миссис Голдстоун. — Сам раввин Юнг ходит на ужины к Лоуенштайнам.
— Уверяю вас, миссис Голдстоун, это меня мало беспокоит. В поезде я уже съел бутерброд с ветчиной… Надеюсь, что это никого не оскорбит.
— Только не нас, — произнес банковский менеджер со смешком. — Мы ведь ирландцы, вы знаете.
— Конечно же, мы уважаем обычаи других народов, — сказала миссис Коннелли. — Сами мы очень строги насчет употребления мяса в пятницу. Я думаю, что следует соблюдать эти обычаи.
Марджори увидала, как Самсон-Аарон дернул за локоть тетю Двошу, указал ей бутылкой на Джеффри и потащил старую деву на середину танцевального зала.
Мистер Голдстоун покосился на Джеффри.
— Дома я ем только кошерную пищу. Вне домашних стен я могу есть все что угодно, но дом есть дом.
— Не находите ли вы это слегка непоследовательным? — спросил Джеффри, покусывая свою трубку и сидя спиной к приближавшемуся отцу.
— Конечно. Это означает, что я наполовину не так хорош, как мог бы быть, — сказал мистер Голдстоун.
Джеффри улыбнулся и пробормотал.
— Конечно, эти народные обычаи доступны для всех, кто находит в них успокоение.
Самсон-Аарон и тетя Двоша пересекали танцевальный зал. Марджори посмотрела на свою мать, сидевшую на возвышении. Миссис Моргенштерн сделала очень красноречивое движение. Марджори моментально поняла, чего от нее хотят.