Марджори - Страница 71

Очень медленно до старика дошло, что Марджори вообще была изумлена, когда обнаружила его в лагере.

— Что? Она ничего тебе не сказала? Разве такое возможно?

— Она не сказала, дядя. Ни слова. Клянусь, на минуту мне показалось, что я вижу привидение.

— Славное толстое привидение, а? — он покачал головой. — Вот так так! Ты разочаровалась чуть-чуть, нет? Старый толстый дядя у тебя под боком, а? Вроде холеры, так он тебе нужен. Плохо, Моджери, ты уж прости меня, — твоя мама очень умна…

— Дядя, в самом деле, мне все равно…

— Слушай, Моджери, мама остается Мамой, тут она ничего не может поделать. Ей все кажется, что здесь — пятничный вечер в Бронксе и дяде надо смотреть за ребенком. Ну так что? Ты думаешь, я испорчу тебе все удовольствие, Моджери? Повеселись хорошенько, милая, что я знаю? Я занят на кухне.

Она с беспокойством смотрела на его руки. Когда он махнул рукой, она схватила ее.

— Дядь, в чем дело? Что это такое?

На его толстых пальцах было несколько открытых маленьких ранок. Они не кровоточили и не заживали. Они были похожи на рты, открытые, сухие и красные.

Со смехом Самсон-Аарон отнял свою руку.

— Когда моешь посуду, нетрудно порезаться. Посуда разбивается. Мыло попадает в ранки, и они не заживают, ну так что? Ты перестаешь мыть посуду, и они заживают.

— Мне не нравится, как они выглядят. Ты ходил к врачу?

Марджори не сводила глаз с ранок.

— Моджери, пожалуйста, это ерунда. — Он отвел обе руки за спину. — Не будь, как твоя мама, всегда одни вопросы.

— Я просто не знаю, надо ли тебе этим заниматься.

— Что, я опозорю тебя? Дядя Моджери — Сэм-посудомойка? Я никому ни слова не скажу, положись на дядю.

Она обняла его за шею.

— Не то. Ты… Это тяжелая, грязная работа, ты понимаешь…

— Ну и что? Не мыл я разве посуды? Я мыл посуду, когда тебя еще на свете не было. Что это такое? Смотритель, дворник, такая работа не по мне. Работа для стариков, для калек. Я силен, как лошадь… Погоди, я тебе кое-что покажу. — Он сунул руки под фартук, вытащил потертый засаленный бумажник и достал из него фотографию. — Ты уже видела жену Джеффри? Вот, посмотри на куколку, на милую…

Джеффри был женат уже шесть месяцев. Фотография запечатлела его стоящим на крыльце крохотного домика и обнимающим одной рукой тонкую девушку в туфлях без каблуков и домашнем платье. Она щурилась от солнца, и ее волосы были гладко зачесаны назад и собраны в простой узел, так что Марджори не могла составить себе представления о ее внешности. Джеффри, потолстевший и полысевший, с бутылкой в руке, глупо ухмылялся, выпятив грудь.

— Она просто прелесть, дядя. Как ее зовут?

— Сильвия. Ее отец — доктор в Олбани, большой специалист. Знаешь, что? Она называет его Милтоном. Говорит, это ему больше подходит, чем Джеффри, благослови ее Бог. Куколка, правда? — Он снова показал черный проем, счастливо улыбнувшись, странным образом походя на Джеффри, и понизил голос: — Моджери, в октябре у них уже будет ребенок.

— Это чудесно.

— Теперь ты понимаешь, зачем я мою посуду, может быть? Почему я должен брать деньги у Джеффри, когда они нужны ему самому? Я посылаю их обратно! Будет октябрь, тогда я сам пошлю ему деньги. Для младенца, подарок. Ребенок должен спать в самой хорошей колыбели, которую можно купить за деньги. Детская кроватка из помойного ведра Самсона-Аарона. Хорошая идейка, а?

Из кухни послышался рев:

— Эй, Сэм, старый болван, ты что, голову потерял?

— Ладно, ладно!.. — закричал дядя. Он хихикнул. — Это Пол, другой посудомойщик. Славный малый, венгр. Ну так что? — Он погладил Марджори по щеке. — Иногда я буду тебя видеть, Моджери, а? У меня есть секрет, ты не скажешь маме, и я не скажу ей твои секреты. По рукам? Иногда я тебя буду видеть, когда никто не смотрит. — Он заковылял в кухню, крича: — Что такое, Пол, ты мыл большую тарелку и сломал свою спину?

Марджори направилась мимо конторы прямо к общественным телефонным будкам в главном здании и позвонила своей матери. От едкого запаха свежей краски у нее на глазах выступили слезы. В соседней кабинке мистер Грич время от времени принимался кричать и нечленораздельно ворчать на свою секретаршу в Нью-Йорке. Оператор сказал Мардж, что все нью-йоркские линии заняты. Она вышла на крыльцо, чтобы подышать свежим воздухом, пока ждет. На небо набежали тучи, влажный ветер покачивал ветви дубов, и в воздухе чувствовался запах дождя. Марджори удрученно уселась на ступеньки крыльца, положив подбородок на руки.

Все волшебство улетучивалось из «Южного ветра», как воздух из проколотой шины. Ей нравился Самсон-Аарон, нет, она любила его, старого обжору. Но появление в «Южном ветре» родственного лица омрачило свет дневной. «Южный ветер» в воображении Марджори был новым чистым миром, миром, где грязное детство в Бронксе и неуклюжая юность в колледже забывались, как старые сны, миром, где она могла наконец-то найти себя и быть собой — чистой, новой, независимой, без родительской опеки. Словом, это был мир Марджори Морнингстар. Испарившегося очарования лагеря, собственного скромного положения, неудачи с именем — этого уже было достаточно. И вот появляется еще и дядя, таща за собой длинную цепь старой жалкой реальности. Она почти чувствовала тяжесть этой цепи, она почти ощущала холодные кандалы на своих щиколотках, скованные невидимой длинной рукой ее матери. Это было невыносимо.

— Опять дождь, что ж ты будешь делать! — проворчал мистер Грич, выскакивая на крыльцо, заставив Марджори подпрыгнуть от неожиданности.