Марджори - Страница 69

— Не делай ничего того, что я не стала бы делать!

У Марджори был стандартный ответ:

— Спасибо, постараюсь не загубить свою душу, — но не от чистого сердца, так как она думала о том, что за чертовщина была на уме у матери.

Миссис Моргенштерн от природы была настырной и всегда боролась до победного конца, и ее смирение философа казалось дочери чрезвычайно подозрительным.

Тем не менее, хотя Марджори не верилось в это, она очутилась в «Южном ветре». Она распаковала вещи, все еще ожидая телеграмму, телефонный звонок, внезапный поворот событий, который бы заставил ее вернуться домой. Ничего не случилось. Она пошла вниз к общему залу с книгой под мышкой, чувствуя себя в безопасности и торжествуя все больше, по мере того как проходила каждая четверть часа, и в баре она купила пачку сигарет в первый раз в своей жизни. Ей все еще не нравилось курить, так что она выбрала сигареты с ментолом, как у Уолли, и, шагая по дорожке и выпуская клубы дыма, она чувствовала себя взрослой и значительной.

Ее приподнятое настроение было несколько испорчено неопрятностью лагеря. Увидев его в июне при дневном свете после ненастной погоды и зимней заброшенности, она не ощутила того очарования, лучи которого заворожили ее год назад при лунном свете. Фонтан в центре заросшей травой лужайки был сух. Ржавая железная трубка торчала на фут в высоту на потрескавшемся бетонном основании, которое пятнами заросло зеленым мхом. Все здания нуждались в покраске. Белый цвет превратился в грязный серый с ржавыми полосками, а позолота по большей части облупилась, обнажив олово или дерево под собой. Трое загорелых парней в свитерах и плавках красили в красный цвет поблекшие каноэ. Все казалось меньше — здания, лужайка, фонтан, озеро, дубы, — все. В ее зимних видениях лужайка представлялась ей общественным парком, дубы возвышались, как одряхлевшие монархи, общий зал был великолепным сооружением, чудесным образом перенесенным из Радио-города; она искренне вспоминала их такими. Но лужайка имела обычные размеры лужайки при хорошем отеле, деревья были просто деревьями, а общий зал был чем-то вроде большого сарая с франтоватой модерновой чепухой на крыше, которая сильно нуждалась в повторном оштукатуривании.

Но там был Эрман собственной персоной, он выходил из конторы! Худющий, золотоволосый, длинноногий, в черном свитере, который казался его должностной принадлежностью, он, по крайней мере, среди всех прелестей «Южного ветра» сохранил свой первоначальный блеск. Он заметил Мардж и направился к ней.

— Привет, Марджори. Добралась наконец-то?

— Примерно полчаса назад, Ноэль.

— Хорошо. Добро пожаловать.

— Спасибо. — Ее лицо застыло в улыбке. — Как насчет шоу в этот уик-энд? Я не могу чем-нибудь помочь?

— Нет, все устроено. Так, чепуха для разминки, старое ревю — здесь не будет и двух сотен посетителей. Есть еще сигарета? — Но когда она протянула ему пачку, он отказался. — Боже милостивый, и ты тоже? Ты и Уолли. У младшего поколения определенно дурные вкусы. — Он показал на книгу. — Что ты читаешь?

Она сразу протянула ему «Республику» Платона, радуясь возможности загладить свою ужасную ошибку — покупку любимых сигарет Уолли.

Она в самом деле читала «Республику». Вскоре после того, как Билли Эйрманн сообщил ей, что его брат интересуется философией, она обнаружила, что берет в библиотеке книги по философии. Ей казалось совершенно естественным делать это, абсолютно так же, как, когда ее кумиром был Джордж Дробес, выбрать биологию своим главным предметом в колледже. Теперь биология была для нее смертельно скучной, а Платон и Джон Дьюи стали необыкновенно интересны и удивительно легки для чтения.

Эрман наморщил нос и посмотрел на книгу и на нее.

— Чем это ты занимаешься, готовишься к следующему семестру?

— Нет, я просто читаю.

— Просто читаешь Платона?

— Верно.

— Ты сошла с ума! Почему бы тебе не приняться за приличный детектив?

— Я бы не прочь. Да только мне кажется, что я уже все их прочитала.

Он потер локоть, улыбнувшись ей с оттенком интереса.

— Ты видела недавно моего брата Билли?

— Я не вижусь с твоим братом Билли! — Это прозвучало слишком резко, но его добродушный тон ударил по ее нервам. — Я хочу сказать, что несколько лет назад, когда я была первокурсницей, мы были в одной компании. Вот и все.

Он провел согнутым пальцем по губе, внимательно глядя на нее.

— Может быть, мы используем тебя в шоу, если так. Пойдем-ка.

Большинство состоящих в штате лагеря были все те же люди. Карлос Рингель, растолстевший, с лицом, похожим на тесто, вперевалку ходил по сцене, покрикивая на кого-то за кулисами, и этот кто-то кричал на него в ответ. Актеры сидели тут и там прямо на полу зала, одетые в свитера и брюки, некоторые девушки вязали. Пара, исполнявшая дикарский танец в прошлом году, теперь топталась около пианино, танцуя индийский танец. Пианист был тот же самый, казалось, он жевал ту же сигару и так же нуждался в бритве. Ноэль представил ее всем под именем Марджори Моргенштерн, и у нее не хватило храбрости поправить его. Потом он подвел ее к пухлому человечку с крошечными подвижными ручками, которого звали Падлс Подел, — комик, обменивавшийся с Машей жуткими грубыми шутками в баре год назад. Падлс отвел Марджори на заднее крыльцо здания и научил ее пародийному скетчу под названием «Пятьдесят фунтов штукатурки».

— Это такая история про гостиницу, — сказал он, показывая ей сцену с тысячей едва уловимых движений рук, — просто говори, что взбредет в голову. «У нас медовый месяц, видите — тра-ля-ля — разве это не чудесная свадьба, тарам-парам, наконец-то мы сможем побыть одни, тра-ля-ля»…