Марджори - Страница 61

К оглавлению

— Маша, письмо от меня… Я так глупо буду чувствовать себя, если напишу… оно ничего не будет значить…

— Оно позволит мне войти внутрь.

Марджори согласилась написать.

Когда они вышли на улицу и уже хотели расстаться, Марджори сказала:

— Вы с Карлосом видели Ноэля Эрмана после лета?

Насмешливо прищурив глаза, Маша проговорила:

— Почему ты спрашиваешь?

— Просто интересно.

— Ну, да? — Маша сунула руки в карманы пальто, приняв кокетливую позу. — Как-то мы с ним встречались. Он живет на Бэнк-стрит, 11, знаешь, в уютной квартирке. Отлично проводит время. В сущности, я все еще частенько его вижу. Может, как-нибудь ты тоже зайдешь?..

— Ох, нет, нет, Боже мой! — сказала Марджори. — Просто… ну, всегда хочется поинтересоваться знаменитостью, с которой когда-то встретился.

— Как твои дела на любовном фронте, если ты не встречаешься с Сэнди Голдстоуном?

— Да никак.

— Что? Неужели ты не умираешь от скуки?

Марджори рассказала ей о «Бродягах». Девушка одобрительно кивнула.

— Это хорошая практика для тебя. Я все еще думаю, что ты станешь знаменитой актрисой, Марджи. Как и мои родители. Они все время говорят о тебе. Они по тебе соскучились… И ни один из парней в этой актерской братии для тебя ничего не значит?

— Ну, я общаюсь с ними, но все они зануды.

Маша отрывисто сказала:

— Знаешь что, деточка? Мне кажется, тебя зацепил Ноэль Эрман.

— Это смешно.

Но сердце Марджори заколотилось, а лицо стало гореть.

— Ох, да перестань ты краснеть и морщиться, как будто ты потеряла подвязку! Все в порядке. Из этого даже что-нибудь может выйти.

— Маша, ему тридцать…

— Ну и что? Между прочим, ему двадцать восемь.

— Мужчина, который спит со всеми подряд…

— Ну да, ты и твое ветхозаветное воспитание. Ничего подобного он не делает. У него всегда только одна любовница, и не какая попало. — Маша склонила голову набок, оглядывая Марджори. — Мне трудно не считать тебя младенцем, но в самом деле, милая, после этих месяцев ты стала взрослее и симпатичнее. Может, ты и смогла бы подцепить Ноэля. Я видела и еще более чудные пары, Бог знает. Попытка — не пытка, что ты теряешь? Мне будет проще простого случайно столкнуть вас двоих…

— Боже милостивый, Маша, забудь про это, ладно? Ты из мухи делаешь слона. Меня совершенно не интересует Ноэль Эрман.

— Ладно, ладно! — Маша положила ладонь на руку Марджори жестом добродушной покровительницы, как это бывало раньше. — Как ты думаешь, когда я смогу получить письмо?

Марджори была так взволнована, что не сразу поняла, о чем Маша говорит.

— Ах, письмо! Я напишу его сразу, как только приду домой.

Прежде чем приняться за домашнее задание тем же вечером, Марджори отослала письмо. Потом она поняла, что не может сконцентрироваться на учебниках. Ей не давало покоя то, что сказала Маша об Эрмане. Было совершенно ясно — хотя раньше она этого не замечала, — что с самого начала она неблагосклонно сравнивала всех мужчин в «Бродячих актерах» с режиссером «Южного ветра». Она могла это вспомнить. Эрман каким-то образом стал в ее понимании образцом идеального мужчины, и это произошло так незаметно, так естественно, что теперь ей казалось: он всегда был эталоном. Для Марджори он все еще был наполовину отвлеченным понятием. Она видела его в течение двух часов, если не меньше. Она неясно помнила высокого мужчину с рыжевато-светлыми волосами и блестящими голубыми глазами; мужчину, который говорил одни только умные вещи, чьи интонации и жесты были исполнены изящества, и который мог делать все, что угодно, лучше всех на свете. Даже во время своего поклонения Джорджу Дробесу, восхищения Сэнди Голдстоуном она сознавала, что оба они далеки от совершенства. Ноэль Эрман в самом деле казался ей совершенным человеком.

В течение нескольких последовавших дней в вихре сменяющихся настроений, рожденном словами Маши: «Тебя зацепил Ноэль Эрман», она поддалась своему желанию думать об Эрмане и ни о ком, кроме него, не думала. Она вспоминала каждое мгновение того вечера в «Южном ветре», собирая по кусочкам его слова, его поступки. Она мечтала о нем в аудитории, за ужином дома, на репетициях по вечерам.

Маша с благодарностью позвонила ей на следующей неделе, дабы сказать, что она получила работу в отделе дамской галантереи в универмаге «Лэмз».

— Это моя специальность, дорогуша, я годами училась тому, как придать куче живого теста форму женщины. Я не побеспокою тебя, пока не заработаю достаточно, чтобы стать покупательницей, тогда позвоню — рассказать хорошие новости. Дай мне два года.

Марджори, чье сердце подпрыгнуло, когда она услышала голос Маши, задавала ей множество вопросов, чтобы не дать разговору заглохнуть, в безумной надежде на то, что Маша каким-нибудь образом заговорит о Ноэле Эрмане снова. Но наконец Маша сказала:

— Пока, дорогуша, желаю удачи, — и повесила трубку.

Марджори с трудом противостояла желанию позвонить ей в течение нескольких дней, как человек, бросивший курить, противостоит желанию взять сигарету. Однажды поздним вечером она даже набрала телефонный номер, но, когда услышала голос мистера Зеленко, с грохотом бросила трубку на рычаг.

Постепенно ее смятение чувств улеглось, хотя она не перестала время от времени вспоминать Эрмана. В день своего девятнадцатилетия, ненастный снежный день, она сделала одну странную вещь. После школы Мардж пошла к Бэнк-стрит и двадцать минут стояла на другой стороне улицы от потрепанного кирпичного дома, в котором он жил, уставясь на окна, пока снег опускался на ее бобровую шубу и ресницы. Ей пришло в голову, пока она стояла среди метели, а из ее рта вырывался пар, что она была не лучше визгливых дурочек, которые собирались в фэн-клубы, чтобы поклоняться актеру. Ноэль Эрман был так же далек от нее, как Кларк Гейбл, и так же не подозревал о ее существовании. Но, удивляясь собственным поступкам и иронически посмеиваясь над ними, она почему-то не испытывала стыда. Она вернулась домой закоченев, но с тайным удовлетворением и больше этого не делала.