Она поднялась по ступеням, толкнула дверь красного дерева и поманила Марджори.
— Что с тобой? Пойдем.
Марджори не могла бы сказать, почему колеблется. Она взбежала по ступенькам и прошла в открытую дверь.
Вестибюль был украшен афишами прошлых шоу: «Суета Южного ветра», «Мы увидимся», «Скандалы Южного ветра». Она последовала за Машей в ярко освещенный зал, где сотни желтых складных стульев располагались вокруг голой танцевальной площадки. На сцене стояли очень неестественные декорации, изображающие пальмовые деревья, а позади висела красная картонная луна. Карен Блер в костюме дикарки, живущей в джунглях, покачивая бедрами и поднятыми руками, пела в страстном ритме тропической музыки.
Лунное безумие
Сейчас у моря,
Лунное безумие
Горит в моей крови…
Пианист, толстый мужчина с сигарой в зубах, начал сильнее колотить по клавишам. Пара танцоров в таких же дикарских костюмах, притопывая ногами, вышла на сцену и исполнила угловатый танец, полный соблазняющих движений. Маша помахала Карлосу Рингелю, сидевшему в задних рядах рядом с худым человеком в черной водолазке.
— Вот он, — сказала она. — С Карлосом.
— Ноэль Эрман?
— Он самый. Когда номер кончится, я тебя представлю.
Танцоры отвихлялись, соединились в отчаянном объятии, и блондинка повторила песню.
— Отлично, Карен, не уходи! — крикнул человек в черном свитере. — Мы попробуем освещение, а потом закончим.
Он поднялся и пошел вперед.
Марджори уставилась на него, как зачарованная тупица; она никогда еще не видела мужчины красивее. Он был удивительно высок и строен. Если в чертах его лица и был какой-то недостаток, то это слишком длинный и слишком выдающийся вперед подбородок. Но разве это имело значение? Прямой нос, широкий лоб, глубоко посаженные глаза и копна рыжевато-золотых слегка вьющихся волос — все это делало его похожим на греческого бога, подумала она. Мардж часто слышала эту фразу, к Эрману она подходила полностью.
— Он действительно такой тонкий, как кажется, или это из-за черной водолазки?
— О, Ноэль — настоящая жердь. Девушки не дают ему растолстеть.
— Могу себе представить.
— Пойдем поздороваемся.
— Нет, нет! — в панике воскликнула Марджори. — Они заняты.
— Чепуха, мы не можем торчать на репетиции без его разрешения.
Марджори все еще не трогалась с места, и тогда Маша одернула ее:
— Боже мой, тебе сколько лет?
Она потащила ее вперед за локоть. Свободной рукой Марджори бездумно ощупала прическу. Карлос Рингель, которого она только что увидела при свете, в самом деле казался очень старым: большая лысина, окаймленная тронутыми сединой рыжими волосами, рябое и морщинистое лицо, вздувшиеся вены на руках. Он кивнул девушкам.
— А, заморские шпионы!
Эрман обернулся. Его глаза были необыкновенно голубого цвета. Ему не мешало бы побриться, густая щетина на его подбородке была более рыжего оттенка, чем волосы. Он потирал левый локоть ладонью.
— Привет, Маша.
— Привет, Ноэль. Можно нам посмотреть немножко? Это моя подруга Марджори Моргенштерн.
— Конечно. — Он был равнодушен.
— Марджи преподает театр в моем лагере.
Ноэль Эрман улыбнулся Марджори, и его неприступный иронический вид несколько смягчился.
— Вот как, коллега. Вы имеете право по роду вашей профессии. Уолли, еще два стула!
Прыщавый паренек в черных очках выглянул из-за кулис.
— Ладно, Ноэль.
— Вы меня смущаете, — пробормотала Марджори. — Я ничего не знаю о сцене.
Она думала о том, как он ужасно высок. В спешке она захватила с собой туфли на низких каблуках, и от этого было еще хуже. Она чувствовала себя маленькой девочкой.
— Марджори, говоря откровенно, я и сам знаю немногое. Спасибо, Уолли.
Прыщавый парень прибежал с двумя раскладными стульями, которые он раскрыл и поставил перед девушками, пристально и голодно глядя на Марджори. Это был знакомый взгляд потерявшего голову второкурсника на танцах. Она оценила его на семнадцать лет.
Эрман отдал указания осветителям, когда она села. Внезапно погрузившись в разноцветные лучи, сцена приобрела новый вид. Луна уже не казалась такой картонной и больше была похожа на луну. Пальмы, мартышки на их вершинах, львы, выглядывающие из-за стволов, стали менее плоскими.
— О, мне нравится это освещение, — выпалила Марджори.
Эрман рассеянно посмотрел на нее, закурил сигарету и принялся быстро говорить с Рингелем на жаргоне: увеличить желтые, ослабить третий номер, перевести сетку. Марджори проклинала себя за то, что заговорила слишком поспешно и с ослиным энтузиазмом. Эрман и Рингель давали указания, прожектора перемещались, и с каждой переменой сцена становилась все более естественной и красивой. Парень, которого звали Уолли, карабкался по железной лестнице у задней стены зала, где находились прожектора, и там он управлял цветными лучами. Эрман ходил взад и вперед, сжимая локоть, спокойным и приятным тоном предлагая Рингелю изменить что-то. Наконец он сказал:
— Отлично, давайте посмотрим, как она действительно выглядит. Выключить освещение.
Зал погрузился в темноту. Декорации выступили вперед, сверкающие и захватывающие. Глаза мартышек и львов светились, нарисованное море волновалось и мерцало, луна посылала красноватые лучи сквозь пальмовые деревья.
— О, это просто восхитительно! — воскликнула Марджори.
Стояло молчание, в течение которого ее голос, казалось, разносится эхом по залу, пискливый и детский.