Марджори - Страница 20

Боли и лихорадка были самым меньшим, что ее беспокоило в этот раз. Все молодые люди, за исключением Сэнди, регулярно звонили и спрашивали о том, как она себя чувствует. Розалинда Грин, посещая Марджори, участливо сообщала, что Вера Кешман вернулась из Корнелла и что Сэнди снова с большим жаром увивается за этой блондинкой. Она также проговорилась о том, что Сэнди поведал Филу Бойхэму, а Фил Бойхэм — ей, будто Вера очень опытна в объятиях и поцелуях. Для Марджори эти известия не были новы. Она замечала маленькие хитрости блондинки: Вера могла взять сигарету изо рта Сэнди и подуть на нее, рассеянно провести пальцем по тыльной стороне его руки, танцевать слишком близко от него, запускать пальцы в его волосы во время танца. Но при температуре в сто три градуса по Фаренгейту Марджори не в силах была как-то реагировать на эту информацию, а лишь видела страшные сны о том, как Сэнди целует, обнимает и в конце концов женится на блондинке.

Больная и беспомощная, Марджори нашла утешение в продолжительных телефонных разговорах с другими молодыми людьми. Она старалась думать, что ее нисколько не волнует Сэнди Голдстоун, потому что ее будущее — театр. Бурный восторг от успеха в студенческом обществе помешал на некоторое время Марджори правильно смотреть на вещи. Сейчас томительные часы, проведенные в постели, прояснили ее ум. Она отправила брата за текстами разных пьес, каталогами колледжей и театральных школ. Она полностью прочитала Юджина О'Нила, Ноэла Коварда и многие произведения Шоу. Ее мечта о театре вспыхнула с новой силой в результате лихорадки и нервного переутомления. Первое, что сделала Марджори, когда доктор разрешил ей, побледневшей и похудевшей на пять фунтов, встать с кровати, это зачислилась на интенсивный курс в Нью-Йоркский университет и элементарный курс по написанию пьес в Колумбийский университет. В Колумбийский она пошла, следуя словам Бернарда Шоу о том, что самый лучший способ изучить театр — попытаться написать для него. Такой поворот в судьбе ужасно возмутил миссис Моргенштерн. Для нее все нынешние планы Марджори были самой настоящей фантазией. Она считала излишней роскошью тратить сорок долларов на регистрацию, хотя с радостью предложила отложить эти деньги на новое платье или костюм для Марджори. После продолжительного спора мать все-таки заплатила взносы, ворча, что Марджори, может быть, исцелит от любого вида карьеризма активная работа в этой области.

Но Марджори исправно посещала оба курса и хорошо успевала по ним, несмотря на огромное количество свиданий, танцев, пикников и вечеринок, которые длились все лето. Она набросала одну коротенькую пьеску, действие которой разворачивалось в нацистской Германии. Эта пьеска заслужила участь быть исписанной красными чернилами преподавателей. Радость Марджори, которая со счастливым видом трясла текстом пьесы перед материнским носом, была несколько омрачена тем, что другие студенты-драматурги на курсе оказались слабоумными эксцентричными особами. Выделялась одна старая дама с блестящими глазами, которая приносила в сумке двух мяукающих котов на каждое занятие группы. Преподаватель драматургии (пожилой актер с холеными седыми волосами, слуховым аппаратом и британским акцентом) сказал, что Марджори выглядит многообещающе, и дал ей лучшие роли, с жадностью глядя на ее ноги.

Лето было приятным и веселым временем, но для Марджори оно оказалось омрачено пренебрежением Сэнди.

Миссис Моргенштерн предложила, наверное, двадцать способов, как заставить Сэнди опять встретиться с Марджори. Но дочь отвергла все двадцать в сильном раздражении. Она часто видела Сэнди с Верой на вечеринках и в ночных клубах. На лице блондинки при виде Мардж не раз возникала ядовитая, самодовольная улыбка. Сэнди даже несколько раз танцевал с Марджори. Когда он двусмысленно шутил с ней, казалось, парень по-прежнему увлечен ею. Но он никогда не приглашал ее на вечера.

Миссис Моргенштерн не хотела полагаться на судьбу. В одно августовское утро она сказала Марджори за завтраком:

— Эта погода становится невыносимой. Как ты относишься к тому, чтобы поехать в Прадо на неделю?

— В Прадо?

— Если ты можешь отвлечься от своих занятий драматургией, то…

— Конечно, я могу, но почему туда? Прадо — курорт для миллионеров…

— Это неверно. Многие мои друзья отдыхают там. Они хорошо отзываются о нем, и они не миллионеры.

— Я бы с удовольствием, но Прадо…

— Хорошо, посмотрим. Я поговорю с папой.

На следующее утро они уже ехали в душном поезде, в багажном вагоне которого находился прекрасный багаж Марджори, состоящий из трех чемоданов. Мистер Моргенштерн остался в городе: лето было самым горячим временем в его работе. Они на короткое время заглянули к нему в офис, чтобы взять немного наличных денег. Марджори чуть не потеряла сознание в офисе, где не было ни одного окна, вдыхая сильный запах чернил, несвежего кофе и специфической пыли от перьев, пуха и соломы, упакованных в тюки. Мистер Моргенштерн в сером галстуке и пальто, несмотря на убийственную жару, с лицом таким же серым, как и пальто, покрытый каплями пота подобно термосу, стоящему позади его стула, безвольно выдал им несколько банкнот и пожелал приятно провести время.

Прадо встретил новых гостей зелеными лужайками, ухоженной мощеной дорогой, широкими террасами и теннисными кортами. Корты цвета красной глины перекрещивались с новыми белого цвета. Громадный голубой плавательный бассейн был полон загорелыми молодыми людьми; они ныряли, брызгались и смеялись. Позади отеля и его необъятных садов лежал белый изогнутый берег, сверкало волнующее море. Не так давно это был фешенебельный отель, куда не было доступа евреям. Но обычаи изменились и подобное отношение искоренялось на острове. Некоторые христиане, преимущественно политики и театралы, все еще ездили в Прадо, но теперь он уже был известен как еврейский курорт. Единственное, что требовалось, чтобы останавливаться там, — это достаточное количество денег для оплаты счетов. Такое ограничение позволяло поддерживать в отеле порядок, роскошный и Элегантный вид, несмотря на социальную пестроту гостей.