Между тем Джордж и Марджори с неприличной скоростью набросились на булочки. Закончив разделывание уток, метрдотель передал официанту тарелку, полную маленьких крылышек, бедрышек и лапок. После этого он понес на кухню два утиных скелета с остатками мяса; очевидно, в «Вилла Марлен» придерживались обычая есть только туловище. Марджори застонала:
— Господи, скажи, чтобы он принес тех уток назад. Столько мяса…
Джордж прочавкал что-то непонятное, его рот был набит хлебом, а глаза не отрывались от мяса, которое осталось на столе.
Как только они съели все заказанное и выпили пару рюмок, все вокруг изменилось. Метрдотель, стоящий у входа, больше не напоминал Марджори задирающегося сноба, а казался искренним и приятным хозяином, розовощеким и смеющимся хранителем гостиницы в стиле Диккенса. Еда была прелестна и изумительна, лучшее, что она вообще когда-нибудь ела. «Вилла Марлен» действительно была очаровательным место, с обоями, на которых розовые французы танцевали менуэт, с приятным освещением и ароматом сирени, витающим в воздухе. Богачи за соседним столом выглядели как элегантные аристократы старой школы, и было восхитительно обедать рядом с ними. Настроение Джорджа тоже улучшилось. Он выпрямился, его лицо порозовело, а взгляд оживился. Откинувшись на спинку стула и держа в одной руке сигару, он потягивал шампанское, в точности как тот старик, который назвал Франклина посредственностью. Марджори решила, что Джордж гораздо привлекательнее, чем эти школьники (которые ушли больше часа назад). Марджори выпила несколько бокалов шампанского и почувствовала сильное возбуждение.
— Все хорошо? — спросил Джордж, глядя на нее сквозь сигарный дым.
— Превосходно, — ответила Марджори.
Метрдотель наполнил их бокалы остатками шампанского и опустил бутылку вниз горлышком в ведерко.
— Спасибо, мадам, — он поклонился. — Может быть, вы хотите немного бренди, сэр?
— Пожалуй, — ответил Джордж. — А ты будешь, Марджори?
— Я лучше не буду, спасибо.
Ее зубы едва разжимались, она слышала свой голос издалека, как эхо.
— Теперь главное, — сказал Джордж, когда официант принес кофе и поставил перед ним бренди, мерцающее в рюмке пузырьками. — Ты готова?
— Конечно, — сказала Марджори, — к чему?
— К сюрпризу.
Теперь Марджори с угрызениями совести вспомнила о намеках, подмигивании и поглаживании колен.
— Я догадываюсь, что ты имеешь в виду. Я ужасно благодарна тебе за все, Джордж, но мне больше ничего не нужно…
Неумолимая рука Джорджа исчезла в кармане пиджака. Марджори поняла, что будет дальше, раньше, чем увидела маленькую голубую коробочку из кожи, в которой, мигая и поблескивая, лежали два кольца на красном бархате.
— О Джордж… Джордж!
— Приятные, не правда ли? — его глаза сверкнули.
— Да, они прекрасны, но, Джордж, я потрясена…
— Это будет не на следующей неделе или в следующем месяце, — сказал Джордж нетерпеливо, — или даже в следующем году. Мы только должны знать, на чем мы остановились, и пусть каждый помнит…
Марджори поднесла бокал с шампанским ко рту и намеренно пила его маленькими глотками, глядя на Джорджа поверх края бокала испуганными глазами.
Когда ей было пятнадцать, шестнадцать, она провела тысячу блаженных часов, мечтая об этом событии, страстно ожидая момента, когда оно наступит. Сейчас этот момент пришел, но она не хотела этого так сразу. Она старалась не думать об этом, говоря себе, что слишком молода для обручения, упуская из виду, что раньше она считала себя достаточно взрослой для этого. Нарушая предостережения матери, она поцеловала Джорджа и поклялась, что никогда никого не любила, кроме него; и вот два кольца смотрят ей в лицо.
Даже сейчас Марджори, прижатая к стене, не могла признаться себе в том, что мать была права: Джордж порядочный, но скучный парень, и она сделала глупость, поддавшись слепому увлечению. Она тронута его поступком и благодарна Джорджу. В то же время ее злило, что он так неуклюже настаивает. Ведь она только сейчас начала открывать для себя мир. Почему он так торопится? Почему он просит ее закрыться от мира в семнадцать лет? Это несправедливо.
Она поставила бокал. «Фу, какая гадость. Я как будто плыву». Джордж торопливо махнул метрдотелю:
— Давай откроем еще бутылку, отметим праздник…
— О Боже, не надо! — Она посмотрела на часы. — Дорогой, ты знаешь, что уже начало одиннадцатого? Мы не попадем домой до утра при таком движении. Мама будет беспокоиться. Может, поедем?
— Но нам надо о многом поговорить. Это важный момент в нашей жизни…
— Дорогой, у нас будет достаточно времени в дороге поговорить обо всем, часа три…
Тогда Джордж попросил счет. Метрдотель принес сдачу на металлическом подносе и с поклоном спросил:
— Вы довольны ужином, сэр?
— Вполне, вполне, спасибо! — Джордж повертел в руке банкноту в пять долларов и дал ее метрдотелю, оставив на столе два доллара для официанта.
— Спасибо, сэр. До свидания, мадам. До свидания, мистер Трауб! — Он поклонился снова.
Они вышли в холодную ночь, и дверь закрылась за ними. Джордж потряс головой и сказал с ошеломленным видом:
— Может, я схожу с ума? Почему я дал этому идиоту пять долларов?
Служителя на стоянке он наградил десятью центами, и тот громко выругался по-немецки им вслед.
Мотор «Пенелопы» работал гораздо хуже, когда они выехали домой. Стон под сиденьем сменился скрежетом.
— Дорогой, что это за шум? — с тревогой спросила Марджори.